Метасиндикат

Чтобы мать не умыкнула машину, в понедельник Мария встала в шесть утра и в семь уже катила в школу. А учитывая, что до трех ночи она пыталась понять принцип работы квантового компьютера, не выспалась Мария катастрофически.

Мозг работал ясно, а вот тело было с ним не согласно — зевало, ленилось и хотело спать.

Мария и раньше пыталась разобраться в квантовых компах, но как только речь заходила о суперпозиции и кубитах, ее мозг взрывался и соглашался воспринимать эту самую суперпозицию только как нечто магическое, находящееся за гранью восприятия.

Теперь же фрагменты знаний сложились в четкую картинку. Как же все просто! Как в принципе просто все устроено! Хотелось не только впитывать знания, но и делиться ими, однако позавчера она получила анонимное предупреждение в стихах, суть которого сводился к одному: не высовывайся. И если включить новообретенную логику, то выходит, что нужно скрываться, иначе…

Что – иначе? Ее ждут подземные лаборатории? Или мировая закулиса не дура и на станет пускать в расход такой ценный ресурс, и Марию ждет контракт с корпорацией на сотни тысяч долларов? А может, те самые корпорации не заинтересованы в существовании таких людей, как она? Хотя с чего бы?

Если бы еще позавчера Десмонд узнал, что самых зловредных террористов спонсирует правительство, и, в частности, его мать, то махнул бы рукой – ну и что? Значит, нужно было подтолкнуть о бщество к какому—то решению, лес рубят – щепки летят. Он и сам готов был так подталкивать быдло, лишь бы повысить статус и сменить фиолетовую полосу личного кода на белую.

Теперь же, возвращаясь от психолога, он видел этот мир изнутри: бурдюк, набитый опарышами и пауками – не людьми. Омерзительными, лицемерными… Да в его классе пара человек на людей похож а, остальные – сплошной гной. Если поковыряться в головах у одноклассников, то выяснится, что самый нормальный среди них – убогий толстяк Пупс, то есть Ник, над которым все издевались.

Даже Линда кажется нормальной лишь потому, что влюблена в Десмонда и думает о нем только хорошее. Раньше хотелось возглавить биомассу, теперь – огородиться от нее.

Психолог говорил… Говорила? Говорило? Его/ее звали Джо, он выносил и родил двоих детей, но просил обращаться к нему в мужском роде. Причем младшему сыну разрешалось употреблять слово «м ама». Хотя такие отклонения, то есть особенности, поощрялись обществом, в семье Десмонда и среди его консервативных друзей подобное считалось дикостью.

Так вот, психолог слушал историю с клеветой, кивал, вроде как сопереживал, но посоветовал успокоиться и отпустить ситуацию с Максом, чтобы не испортить себе характеристику. Впрочем, нич его удивительного: нормальным все чаще считалось поведение, характерное скорее для робота, чем для человека. Малоэмоционального Десмонда это устраивало.

Размышления вытеснила мысль о долбанном самоубийце Коккере. Никак не хотелось верить, что это тот самый Коккер, что плясал под дудку матери… Не хотелось, но уж слишком явно она о нем ду мала! Неясно только одно: он действительно пожертвовал собой ради идеи, или такие, как он, – агенты глобалистов, выявляющие неблагонадежных?

Странное ощущение, что в мозг заползла мышь, улетучилось словно по щелчку, восприятие снова стало ясным.

Размышлять, что это было, у Джии не было времени. Она шагала по замусоренной улице, разгоняя кур и карапузов, смотрела на обшарпанные дома, на обитателей, что им под стать, и в голове крутилось слово, которое она раньше не употребляла, но оно как нельзя лучше подходило к происходящему: фавелы — обиталища нищих в Южной Америке, где можно схлопотать по голове, быть похищенной и ограбленной… Ха – пусть попробуют! Она даже паспорт захватить не успела! А в машине, оставленной во дворе, были лишь документы, мужские очки и десять песо монетами.

Пришли будто бы чужие мысли: в Маниле все то же самое, что и в Бразилии с Аргентиной. Грязные кошки и собаки, люди, которым не светит ничего и никогда… Вспомнился ответ отца, почему их семье живет именно в Маниле, недалеко от вот этих отстойников. Теперь стало ясно: среди нищеты легко затеряться.

Мысли о том, что отец точно мертв и, возможно, мать с сестрой тоже, подступили, нависли, грозя обрушиться и раздавить, и Джия зашагала быстрее, чтобы обогнать неизбежность, отстрочить осознание и думать, что она просто гуляет. Бежать было нельзя, чтобы не привлекать к себе внимание.

Прямо на обочине вокруг огороженного сетью пятачка сгрудился народ – проходили петушиные бои, стоял ор, мужчины, мальчишки и несколько женщин подбадривали своих птиц криками, словно это могло помочь. Чуть в стороне на картонке спал босой алкоголик, а дальше хозяева бойцовских птиц, помещенных в плетеные клетки, ждали своего часа. Джия подошла к столпотворению, встала на цыпочки, чтобы посмотреть, как дерутся петухи, но, хоть и была одного роста с самыми высокими мужчинами, ничего не разглядела.

Обернувшийся парень щербато улыбнулся:

— Хочешь сделать ставку? Деньги есть?

Джия мотнула головой и попятилась. Парень не отставал. Как и многие другие, принял ее за иностранку:

— Национальное филиппинское развлечение! Ставка всего сто песо!

— Я местная вообще—то, — пробормотала она, обогнула столпотворение и зашагала дальше.

— Да хоть десять—то есть?! – донеслось в спину, но Джия не обернулась.

Когда Лука переступил порог и очутился в виртуальном мире, прозвучал голос:

Здравствуй, Лука! Добро пожаловать в Ундервельт!

Лука обернулся, но закрывшаяся за спиной дверь взялась рябью и истаяла, отрезая путь назад. Он стоял посреди холмистой равнины, где на ветру трепетали седые волосы ковыля, между ними ал ели вкрапления маков, а чуть дальше покачивались розовые цветы—граммофоны размером с человеческую голову и издавали звон, как сотни колокольчиков.

Дальше начинались холмы повыше, переходящие в горы с заснеженными вершинами, какие рисуют на дешевых картинах.

Пейзаж должен был умиротворять, но почему—то появилось ощущение чуждости, словно за спиной притаился враг, и вся эта красота – лишь для отведения глаз. В мозгу свербело, словно туда зал ез жучок.

Пахло травой, цветами, ветер трепал волосы и оглаживал кожу. Невероятные ощущения. Еще бы от тревоги избавиться и от жучка в голове! Ему казалось, что этот жук транслирует плохо настрое нное радио, и проявляются то ли чужие мысли, то ли голоса… То есть один мужской голос…

Отвратительное ощущение. Чертовы нервы! Лука захотел привести гормональный фон в норму, чтобы не тревожиться, но сразу же получил ответ, что делать это нецелесообразно, и настаивать не стал.

Лука, желаете ли вы сменить расу?

Мария, которую теперь звали Розой, стояла на палубе баржи, загроможденной контейнерами. Три часа назад баржа отчалила и, согласно нехитрым расчетам, сейчас находилась в территориальных водах Франции. Партнер отца, Дженнаро Панцутто, говорил, что Испания менее опасна, чем Франция, но в принципе волноваться не стоит, у него все схвачено и таможенники прикормлены.

Мария не могла высчитать, просто ощущала каким—то глубинным чутьем, что за нее взялись всерьез. Будут ли останавливать все транспортные суда? Недостаточно информации, чтобы ответить однозначно.

В висок кольнуло. Мозг будто бы расширился и стал давить на черепную коробку, в ухе зазвенело, и появилось ощущение присутствия чужака.

Шизофрения какая—то. Нужно хорошенько изучить медицину, чтобы ставить диагнозы, мгновенно анализируя весь спектр нюансов.

Сейчас – выдохнуть и отрешиться. Слишком много всего произошло: мама и сестра с братом мертвы, на Марию охотится весь цивилизованный мир, и она точно не нужна ему живой. Но психика Марии еще до конца не приняла случившееся и спасала ее отчужденностью.

Настроение было под стать сизому небу, отраженному в воде Кельтского моря. А ведь гораздо быстрее было бы доплыть в Санкт—Петербург. Перед глазами развернулась детальная карта Великобритании, включающая мельчайшие подробности, – словно открыли вкладку в Интернете! В голове будто бы заскреблась мышь, донесся то ли голос, то ли шум помех.

Да, действительно, так до России рукой подать. Но из—за международной изоляции придется делать крюк, а потом еще и лететь. Да и, если за Марию все—таки взялись, в первую очередь остановят суда, идущие в сторону России.

Глядя на мистера Егора Точинова, Джия ощущала себя лягушонком перед ужом, все силы уходили на то, чтобы скрыть страх, казаться независимой и дерзкой. Этот русский спрашивает, в чем ее сила... Она всегда считала, что с друзьями и партнерами надо быть предельно откровенной, теперь же правила игры изменились, и ничего страшного не случится, если она не солжет даже – умолчит, что умеет влиять на приборы в реальности. А про виртуал пусть знает.

— В Интернете, если захожу в вирт через симулятор, а не через компьютер, я могу силой мысли влиять на код.

— И что происходит? – спросил Точинов, от нетерпения облизнувшись – ой и неприятный человек!

Типа он не знает, типа ему не донесли!

— Ваш человек, Серж, должен был вам рассказать.

— Наш? – Точинов вскинул бровь, и его удивление не выглядело наигранным.

Джия не отвела взгляда, мистер Егор тоже.

— Почему ты сделала вывод, что он наш? – поинтересовался Точинов.

Лука счел, что его точно не станут искать под носом у охранников, у самой их будки, что стоит возле вертолетной площадки. В пятнадцати метрах от нее были заросли травы… или не травы – Лука не был ботаником и не знал, что это. В общем, растений с широченными полутораметровыми листьями, под которыми, выгнав наглого мангуста, Лука свил гнездо, уснул и заснул.

А проснулся от воплей охранника, зовущего какого—то Бориса.

Солнце уже сместилось к западу, хотелось есть, и организм предупредил, что через пять часов ограничит функционал, если Лука не подкрепится.

Скрипнули петли, донесся зевок. Второй охранник проговорил что—то по—английски, первый ему ответил, и знаний Луки хватило, чтобы понять: какой—то зверь приходил и ел, а сегодня его нет, потому что, возможно, его убили.

Лука смекнул, что они про изгнанного мангуста, и напрягся – а вдруг пойдут искать питомца? Будто подтверждая его догадку, из—за будки вышел охранник с миской, позвал Бориса, не дождался его и направился к убежищу Луки. Он сжал скальпель, утихомирил впрыснутые в кровь гормоны. Следом показался второй охранник с автоматом, небрежно перекинутым через плечо.

Возле кустов охранник сел на корточки, поставил блюдце, заглядывая в темноту, туда, где Лука сжался, приготовившись к броску. У этого товарища – пистолет в набедренной кобуре. Если заряженный, то Лука успеет уложить и его, и напарника – его реакция теперь превосходит реакцию обычного человека. Если нет, хватит ли ее, чтобы уйти из—под огня? Пятьдесят на пятьдесят, лучше не проверять.

На миг Луке показалось, что охранник смотрит прямо ему в глаза, но мужчина встал, почесывая пузо, на что—то пожаловался напарнику, стоящему за его спиной, обернулся. Второй охранник обругал какого—то большого босса, который… Прилетает? Прилетел?

Из его следующей фразы Лука понял только ругательства. Говорили ли о нем? Наверное, вчера и говорили, сегодня у них другая тема – «big boss». Неужели пожалует какая шишка с инспекцией? Вот же олух, чего в школе не учил английский?

Спать Джии все—таки не дали. Казалось, только сомкнула глаза – и вот уже трясут, говорят, чтобы вставала. А во сне так хорошо было – мамины пироги, отец рассказывает, какая биржа самая надежная, в сети ждет Макс, в «Альтере» — недобитый босс, в гараже – мотоцикл…

Жалко его, на запчасти пойдет.

Джия открыла один глаз, обругала нахала, так вероломно ворвавшегося в ее сон, открыла второй глаз и ударила себя по губам, вспомнив вчерашний день. Перед ней стоял русский олигарх Егор Точинов собственной персоной.

— Есть сведения о Марии, — проговорил он ровным тоном, никак не выдававшим его настроение.

— Жива? – спросила Джия, вставая с постели – она так и уснула в одежде; хорошо, сейчас не надо одеваться.

— Трудно сказать. Нужно, чтобы твой знакомый связался с ней… — Он повертел пальцами в воздухе подбирая слово. — Телепатически.

Хотелось спросить, какие новости и к чему такая спешка, но Точинов предвидел вопрос:

— Ты попытайся связаться, я потом все объясню.

Легко сказать – «свяжись», но как? Это Десмонд появлялся в ее мыслях, дар у него такой. Но почему бы не попробовать, вдруг получится?

— А… сейчас.

Ожидая прилета Главного, Дебора ходила по прибрежному песку и рисовала босой стопой линию, вела ее от одного ствола пальмы до другого, будто бы на нее можно было нанизать безумные события прошлых дней.

Главный сподобился поговорить с ней лично. Не угрожал, не выговаривал, его тон был спокойным, будто бы ничего не случилось, но Дебора подозревала, что эта тишина — не утреннее безветрие, а око циклона. С огромной вероятностью Главный сперва еще раз внимательно ее расспросит, после чего она просто не проснется – остановится сердце или случится кровоизлияние в мозг. А может, она отправится плавать, утонет, и поеденный креветками труп через несколько дней прибьет к берегу.

Правильнее было собрать вещи и сбежать, но куда отсюда денешься? Потому Дебора наслаждалась последними часами жизни – пила вино (в меру, конечно), купалась, ныряла, нежилась на солнце. Но все равно не оставляли мысли, что же вчера случилось на острове и можно ли было предотвратить беду.

Не странное крушение вертолета, на котором улетел Бернард Барух (интересно, тот самый Бернард, так преуспевший в омоложении, или его сын, названный в честь отца?), не давало ей покоя. Она не могла понять, откуда в кустах взялся окоченевший труп телохранителя. Если бы он не начал пованивать на жаре, его бы не нашли так быстро. Она своими глазами видела, как этот парень полез в вертолет вслед за боссом. Можно было бы предположить, что его выбросили из вертолета за какую—то провинность, но телохранитель не падал с высоты – повреждений на теле не было. Ему вскрыли аорту острым ножом, когда он ел ягоды, и он умер, а ягоды так и остались в пищеводе.

Но кто тогда был с Барухом? Единственная версия, похожая на правду – брат—близнец убитого.

Но все равно кое—что не сходилось. Дебора всю ночь изучала записи с камер наблюдения и нашла те, где молодой телохранитель ждет босса у закрытых ворот, разговаривает с местной охраной, потом идет есть ягоды, исчезает в тени и выходит из тени как ни в чем не бывало. Она тысячу раз пересматривала эту запись, и ей показалось, что, выйдя из тени, парень двигался иначе, более настороженно, постоянно озирался. А затем встал возле ворот, как изваяние, и замолчал, хотя до того приставал к охране с расспросами.

Как будто его подменили! Но кто и как? Нет, невозможно провернуть целую операцию, какая и ЦРУ вряд ли по силам, у нее под носом!

Сначала парень подопытный сбежал, теперь вот это…